Иоанна Хмелевская - Бабский мотив [Киллер в сиреневой юбке]

— У тебя крыша поехала?! — воззвала ко мне Мартуся.

— Это не у меня, это у Уршульки. Ты что думаешь: посольства, банкеты всякие, пятикомнатные апартаменты, тряпки, побрякушки… это в голову ударяет о-го-го как! К тому же не бабник, скорее однолюб, жена для него — святое, для Уршульки такой мужик все равно что трон возле византийского кесаря.

— Почему именно византийского?

— А при этом дворе разводили самые строгие церемонии. Ну ещё у русских царей такое бывало.

— Ты мне только тут лекций по истории не читай, я все равно не пойму.

— Пару фотографий я там видела, свидетелем была при шмоне… пардон, при обыске, полиция слова «шмон» не любит. Ничего плохого сказать не могу, Борковский — мужчина видный и очень впечатляет. Стопроцентный мужик, таких теперь не делают. Этот не станет сопли распускать, сам с чем угодно справится — и с бандитом бешеным, и с норовистым конём, и с химическими формулами, и с летучим топором, и даже с цитатами из Софокла. «Дорогая, так ты миллион в казино просадила? Ничего страшного», — скажет он и с нежной улыбкой вынет этот миллион из кармана…

— Я не проиграю! — зареклась Мартуся. — Слушай, а что такое летучий топор?

— Мой топор. Тут пару недель назад размахнулась как следует, и железяка улетела черт-те куда, потому что топорище рассохлось. Чудо, что мне окна не повыбивало.

— И что?

— И ничего. Больше не летает.

— Почему это?

— Потому что я его распёрла клиньями и вымочила в растворителе для краски. Теперь у меня не топор, а монолит.

Мартуся задумалась.

— И Борковский бы все это сам клинил и замачивал?

— Не клинил, а расклинивал, — поправила я. — Даже если не собственноручно, то нанял бы человека и знал, что надо делать. Таким он мне по этим фотографиям показался. Внешность обманчива, но, судя по окружающим его страстям, что-то такое в нем было.

— Бабки, — безапелляционно заявила Мартуся. — Это больше всего бросается в глаза. А борода у него есть?

— Нет и не было, что поделаешь. Но, видишь ли, никто не состоит из одних добродетелей, у нормального человека есть и пороки.

— И что?

— Это красивый мужик. И такой… ну, крупный. Предположим, в школе у него сплошные пятёрки по математике и по физике, может, даже по польскому языку, списывать давал, драться умел, разные мероприятия организовывал, верховодил, девушки на него вешались… Ну и привык, что он самый крутой в этом лесу.

А самому крутому и лучшему что полагается? Его все обожают, и вот представь себе, что ты или я… Лучше уж ты. Ты у нас чистопородная…

— Чего?! — испугалась Мартуся.

— Я не имею в виду, что в тебе триста восемьдесят кило живого веса…

— Господи Иисусе, почему триста восемьдесят?!

— Столько весил чистопородный хряк на животноводческой выставке в Служевце, — пояснила я, — но дело не в этом. Ты же у нас с телевидения, с тобой можно в обществе показаться…

— Не собираюсь я показываться!!!

— Но можешь. Итак, ты — самая лучшая, все у тебя выходит супер, к тебе все подлизываются, дают самые высшие ставки…

— Ты мне прямо рай нарисовала…

— Не обращай внимания. Словом, ты самая лучшая и сознаёшь это, но вдруг кто-то начинает к тебе относиться кое-как, словно ты первая встречная, а сам при этом считает, что он тоже лучший, только в другой области. Ты ведь такого не вынесешь, правильно? Сама себе в этом вовек не признаешься, ты же манией величия не страдаешь, самомнением тоже вроде не маешься, хочешь быть справедливой, а тут — фигушки, ничего не получается. Червь какой-то кишки грызёт, все идёт наперекосяк, и вот уже шестерёнки скрипят и не вертятся…

Мартуся всегда на лету схватывала суть моих самых странных метафор и образов, ещё и дополняя их по собственной инициативе. Мне ничего не пришлось разжёвывать.

— И к тому же я баба, а Борковский — мужик? — уточнила она взволнованно. — Я бы это как-нибудь пережила, но он — нет. Он же на постаменте, а вокруг башки нимб светится днём и ночью. И если баба перед ним не кадит фимиам, никаких шансов у неё нет.

— Вот именно. Мы с тобой, конечно, утрируем и вообще преувеличиваем, а это деликатная материя, хотя в быту сплошь и рядом такое вылезает. Борковский и без того долго с Барбарой выдержал, но когда Уршулька начала ему поклоны земные класть, заволновался. Наконец-то его оценили!

— И тут же разлимонился…

Мы с Мартусей долго молчали, потому что вся интрига стала нам ясна и понятна с изнанки.

Уршулька знала, за какие ниточки подёргать…

— И что, он теперь вернётся к первой жене? — спросила Мартуся.

— После такой компрометации? — скривилась я. — И речи быть не может! Ни одному из них этого не надо. Она не сможет его обожать, а он без обожания завянет. Она себе кого-нибудь найдёт, а его ещё ждёт большой сюрприз. Он ведь в Швеции, и никто ему ни о чем пока не сообщал. И я считаю, что по заслугам.

Мартуся полностью согласилась со мной.

Мне пришлось ещё раз повторить ей все виденное и слышанное, заверив, что Уршулька и в самом деле прятала оружие и ключи Фели среди кухонных полотенец, уверенная в том, что такой тайник в жизни не найдут.

Мартуся уже направилась было спать, но остановилась у ступенек, ведущих в гостевую спальню.

— Погоди-ка, — сообразила она. — А тебе не кажется, что теперь надо позвонить живой Борковской? Барбаре?

— Ты в своём уме? За полночь?!!

— Для таких новостей любое время годится! Да и что тут такого, всего двадцать минут первого, подумаешь! Ты что, не обрадуешься, если кто-нибудь сообщит тебе такие новости хоть бы и под утро.

Я посмотрела на неё и согласилась…

Агата настолько заинтересовала сенсационной историей свою домработницу, что уже второй вечер могла гостить у меня: домработница выразила полное согласие приглядывать за домом и детьми, но при условии, что Агата расскажет продолжение. У меня складывалось впечатление, что мы начинаем по кругу обсуждать одно и то же, но испытанных чувств, сомнений и потрясений хватило бы нам до конца света.

Телефонный звонок застал меня врасплох.

Господи, кто может мне звонить в половине первого ночи?

— Надеюсь, это не Стефан? — ехидно сощурилась Агата.

Я лишь пожала плечами. Даже если Стефан, ничего страшного. Всегда можно положить трубку и отключить телефон.

— Не стану извиняться за поздний звонок, — сказала Хмелевская на другом конце провода, — у меня нет времени на глупости. Два часа… нет, три часа назад я была свидетелем показаний пани Борковской номер два, то есть знаменитой Уршульки.

Давала она их, правда, в пьяном виде, зато чистосердечно. В квартире вашего бывшего мужа. Вместе со мной свидетелями были пани Ядзя, инспектор Бежан и комиссар Гурский. Кто-то пришёл раньше, кто-то позже, а пани Ядзя была первой.

Хотите, перескажу?

— Хочу! — страстно выдохнула я.

— Уршулька укокошила Фелю на нервной почве, потому что Феле понравилось давать публичные концерты, а Уршулька намеревалась закругляться. Феля требовала денег. Гильза от патрона и различные микроследы легко обнаружились в машине этой… у кого из животных самый маленький мозг? Назвать Уршульку курицей — незаслуженный комплимент. По умственной части она прямая родня дождевому червяку. Пушку и ключи от квартиры Фели она прятала дома среди тряпок, чтобы при случае подкинуть вам. Она вас ненавидела, я своими ушами это слышала, а многоуважаемый супруг стал к ней охлаждаться… нет, то есть холодеть… да тьфу ты!.. Охолаживаться, что ли?

Я настолько оторопела от этого монолога, что тоже не сумела с ходу сообразить и неуверенно предположила:

— Прохлаждаться?

— Охладевать, вот что! — наконец осенило Хмелевскую. — От переживаний человек глупеет. По крайней мере, супруг стал проявлять недовольство, и Уршулька панически испугалась, что вся история выплывет наружу. И денег ей тоже не хватало, а Феля требовала и требовала. Теперь уже за то, чтобы прекратить свои выкрутасы. Все, конец, точка. Все — чистая правда, записанная в протокол, никаких сомнений. Вам должно быть приятно. Спокойной ночи.

Я положила трубку, посмотрела на Агату и подумала, что давно не видела человека с таким дурацким выражением лица.

— Что ты сказала? Прохлаждаться? Я специально запомнила. Что это было?!

Ещё долго я не могла найти слов, чтобы выразить охватившее меня ликование. Его истинные масштабы я хотела скрыть даже от Агаты.

— Ничего особенного, — с трудом выговорила я. — Хмелевская звонила. Получается, что мою преемницу прищучили, это она убила свою подружку Фелю. Со страху. У полиции есть доказательства.

Агата медленно стёрла с лица дурацкое выражение, внимательно осмотрела сначала меня, потом стол. Действительно, только кофе и вино, ничего особенного. Агата заглянула в шкафчик, выкопала откуда-то полбутылки коньяка, от души плеснула в стаканы, а потом решительным жестом приказала пить до дна.